…Никаких сомнений: четыре недели.
Значит, осталось ждать около восьми месяцев, плюс-минус. А потом
появится на свет он или она. Я, конечно, заявил, что родится парень. А
любимая сморщила носик – только девочка…
Всё получилось быстро, как по заказу. Едва разобрались с жильём-работой и
отдохнули в чужеземье, как вскоре жена посмотрела на меня особенным
взглядом: «Слава Богу, «попались». Всё вовремя и в срок. Мы молодые,
здоровые, любящие – кому рожать, как не нам?
…И я сошёл с ума от счастья. Конечно, я маскировался. Но, скажите на милость, какой мужик будет опускать морковины в жерло соковыжималки
и изнемогать от нежности? Кто станет триста раз протирать стакан
салфеткой, прежде чем налить в него витаминную жидкость цвета «вырви
глаз»?.. Я знал, что любил её всегда. И знал, что никогда так не любил…
- А ты знаешь, что у неё сейчас есть хвостик? – жена подняла глаза от
умной книги про «пузожителей». – И будет ещё целый месяц!
- Значит, у нас там рыбка? – я положил руку на её живот, пока ещё по-девичьи плоский и твёрдый.
Она кивнула, и в такт вздрогнула её русая чёлка. Если там, внутри, живёт
девочка, пусть она унаследует мамину белокурость. Если так, в моей
жизни будут целых два женских совершенства.
* * *
Утром я просыпался раньше и смотрел на неё. Полоска кожи на животе
потемнела, словно «нахваталась» солнца среди зимы. Теперь моя
ненаглядная спала на боку, из суеверия, что если лежать на животе, у
младенчика будет плоское, как блинчик, личико. Я хохотал и просил родить
мне маленького якута…
Это было славное время. Её не донимали ни токсикоз,
ни муки бессонницы. Любимая как будто прислушивалась к происходящему
внутри: «А ты знаешь, что на этом сроке она весит уже 400 граммов, у неё
есть даже ноготки на пальчиках?! Вроде бы только живот растёт, а на
самом деле там каждую секунду идет работа. Делятся клеточки, маленький
плавает, скоро будет сосать пальчик»… И внутри у меня всё то взрывалось,
то обмирало. Там, под сердцем, у неё рос золотой ребенок. Знаете, какая
гордость накатывает при мысли, что ты причастен к этому! Да чего уж, ты
и есть – не то виновник, не то благодетель.
Фрукты, говядина, кефир, свежий воздух - вот и все наставления, которые
мы получали от докторши. Беременность протекала классически, как она
говорила, поэтому лишь изредка прописывала аптечную чепуху. Откуда
взялось безнадежное слово «отяжелеть», когда речь идёт об интересном
положении? Вторая половинка исправно набирала вес, но не тяжелела, а словно наливалась, созревая…
Майским утром, когда на улице одуряюще светило солнце, малыш запросился
на свет. И только на закате в трубке мобильного прозвучал родной
уставший голос: «Три шестьсот, 53 сантиметра. Девочка».
* * *
Приходили родители – приносили шампанское и торт, тёща с тестем – с коньяком и тортом, коллеги – с цветами и тортом.
Наконец, явились друзья, слава Создателю, без торта. Я устал отвечать,
на кого похожа девочка: «Ниже пояса точно на маму!». По словам жены,
малышка, видимо, выбрала кого-то из моей смуглой родни. Врачи то и дело
спрашивали: «А в кого у нас такие глазки? Прямо татарочка!» И я
счастливо улыбался…
Целых три дня у меня был ребёнок. Три дня я носился в больницу с
пакетами вкуснятины, литрами молока и воды и прочим богатством. Стоял
под роддомовскими окнами и нёс счастливую ахинею: что говорит доктор,
когда домой, умеет ли она улыбаться…
Дома сто раз поправлял одеяльце в белой кроватке, взбивал подушечку,
перекладывал с места на место первого дочкиного друга – плюшевого мишку с
глазами-пуговицами…
А потом позвонила испуганная жена и, давясь слезами, попросила прийти. Доктор назначила встречу.
* * *
«Этот синдром самый частый среди хромосомных аномалий, - говорила
бесцветная докторша. – Методов коррекции ни в России, ни за границей
пока нет, исправлять генетические дефекты никому не удавалось…»
Сначала я не понимал, какое отношение синдром имеет к нам. Потом не верил. Я твердил, что ребёнок здоров.
В ответ докторша поджимала губы: пока нет анализов, пока педиатр и
генетик не сделали заключение, она не ставит диагноз. Но все признаки
налицо: монголоидное веко, поперечная складка на ладошках, гипотонус… Я
орал, что она ещё маленькая, что глазки у неё в восточных родственников,
что рано смотреть на ладошки, что наверняка она хотела спать, пока эти
варвары ее тормошили и разглядывали.
Потом курил на больничной скамейке. Потом звонил жене, плакал в трубку.
Она тоже плакала и всё повторяла: «Прости, прости меня…» За что,
Господи?
Я снова пошёл к докторше: ну, не может быть, чтобы у двух здоровых людей
родился больной ребенок! Мы же молодые, беременность носили правильно,
не бывает же так!.. Она говорила непонятные слова «кариотип»,
«трисомия», а потом вдруг выдала:
- Вы должны смириться, что девочка будет особенной. Отставание в
развитии, болезни, сердечные проблемы – как правило. Да, эти детки
славные, добродушные, солнечные. Но ребенок с синдромом – это иной образ жизни,
силы и терпение. Они обучаемы, однако чудес не ждите. Будьте готовы,
что усилия и надежды не оправдаются… В конце концов, вы вправе
отказаться, для таких отказничков есть спецучреждения. Да, деткам там
плохо. Да чего уж там, они обречены. Но и родителей понять можно.
* * *
Дома из кроватки бессмысленными пуговицами посмотрел плюшевый медведь. Я открыл коньяк и позвонил матери.
…Впервые мать не имела ничего против спиртного, я откровенно напивался,
она не отбирала рюмку. Удивительно: голова оставалась ясной, но то, что
ещё час назад гвоздило к земле, теперь стало неважным.
- Сынок, ну зачем вам это, вы молодые, ещё родите, все так делают,
главное, ты пока не говори никому. А там - мало ли что у малышни
обнаруживается, лишь бы никто не узнал про отказ...
Мать у нас бронебойная. В самые жуткие моменты, когда другие истерят, она лишь закусывает удила и действует.
- Сынок, у нас в роду такого не было, все здоровенькие рождались. Потому
что ошибок в молодости не делали, вели себя правильно. А она…
- Ты на что намекаешь? – по-хмельному грозно спросил я. Изумился, как быстро мать лишила имени ещё вчера любимую невестку.
- Ни на что, глупый… Сыночка мой золотой, на что ты себя обрекаешь? –
вдруг страшно, по-звериному завыла она. А я смотрел на неё, как плюшевый медведь – бессмысленно и тупо. Ничего, ничего не чувствую.
* * *
Ночью пил воду, курил и читал в Интернете о синдроме. Всё, от научных
статей до мамских форумов. Родительницы словесно поглаживали друг друга,
предлагали радоваться, что у них «солнечные детки», которые не умеют
обижаться, ласковые и добрые. Я похмельно кривился: сами-то верят?..
В полночь позвонил тесть. Явно в курсе и не знает, что делать. И тоже ищет ответ в коньяке.
- Ты это… Забирать её из роддома думаешь? – не то угрожал, не то умолял он.
- Не знаю.
- Ну, понятно, - без реакции булькнул он.
Я и вправду не знал. До этого был уверен, что люблю её до дрожи. А
теперь не понимал, как в любимом теле выросло то, что ставит под
сомнение всю нашу жизнь. Жена молчала. Может, нам нужно было
поддерживать друг друга, говорить правильные слова про неизбежность чуда
и «всё равно будем любить». Но мы замкнулись в своем горе, никто не
обвинял, но и не шёл навстречу.
* * *
Два дня я молчал. Звонила мать: «Что ты решил?» Я пожимал плечами,
словно она могла увидеть жест. Убрал подальше издевательского медведя.
Вышел на работу, хотя взял отпуск по случаю грядущего отцовства. «Когда
забираешь своих девчонок? Как назвали ляльку?» - дружелюбно неслось со
всех сторон. Пожимал плечами, «съезжал» с темы… Какой смысл давать имя
своему горю?
Вечером бессмысленно слонялся по улицам, забрёл в парк, сел на скамейку.
Вечерело, тут и там прогуливались семейные пары с детьми. Велосипеды,
самокаты, игрушечные коляски, крики: «Никита, не бегай! Настя, иди
сюда!» Счастливая суета, недоступная мне… Сидел и наблюдал, без мыслей,
без эмоций.
И вдруг я увидел её. Крепенькая, розовощёкая, светловолосая. Лет трёх,
может, пяти. Пыхтела, отнимала куклу у мальчишки в бейсболке: «Отдай,
отдай!» Грозила пухлым кулачком, обиженно надувала губы. Ещё неделю
назад я бы решил, что это обычная здоровенькая девчушка, причудливо
«поймавшая» славянскую русоволосость и азиатский разрез глаз. Но я был
информирован: девочка явно из «солнечных».
- Маша, доченька, ну дай Валерику поиграть, он же не сломает куклу!
Девочка обернулась на призыв и расплылась в улыбке. И я тут же
засомневался в своем диагнозе: ну, посмотрите, какая улыба,
любава-забава, славный ребятёнок! Взглянул на маму: молодая, яркая и,
по-моему, ничуть не переживает из-за особенности Маши… Дочка подбежала к
маме, обняла за ноги, цапнула предложенный пакетик сока, ловко
разобралась с трубочкой для питья… Ну, и где, в чём, в каком месте она
«особенная»?..
Видимо, я бессмысленно улыбался, поймал настороженный взгляд Машиной
мамы на себе и смутился: «Ради Бога, простите, она такая забавная у
вас». Женщина засияла: «Спасибо. Да, Машутка – наше счастье». Она
поняла: я знаю, что девочка необычная. И не испытывала ни малейшей
неловкости, стыда, смущения. Подумаешь, «солнечный» ребёнок. Ведь
ребёнок же, родной и любимый!.. И счастье, что солнечный.
Каждый из нас однажды принимает самое важное в жизни решение. И с
этого момента всё пойдет так или иначе. Это не обязательно серьёзное
событие, экзамен, «да» или «нет» в загсе, вы можете даже не знать, что
стоите на пороге. Всегда есть возможность упростить задачу, чем-то
поступиться. С другой стороны, можно обречь себя на трудности, невзгоды,
слёзы, долгий-долгий путь. По прошествии которого вы задаёте себе
один-единственный вопрос: неужели тогда, много дней или лет назад, у вас
были сомнения в правильности?..
Моя матушка, конечно, всё перепутала: огромную охапку белых лилий вручили нянечке, а моей Кате три розы.
Потом засмеялась, засуетилась, обняла Катю, обе заплакали, нянечка
растерянно хлопала глазами. Тесть, стоявший в стороне, подозрительно
шмыгнул носом.
…Я приподнял уголок конверта. Юлька спит, личико сосредоточенное, губки
обиженно сложены бантиком. У неё уже мои фамилия, отчество и группа
крови, вес при выписке 3620…
…Никаких сомнений: четыре недели.
Значит, осталось ждать около восьми месяцев, плюс-минус. А потом
появится на свет он или она. Я, конечно, заявил, что родится парень. А
любимая сморщила носик – только девочка…