Я отбываю третий срок, я — ветеран в кубе. Год за годом,
поколение за поколением детская площадка неизменна и время
здесь — особенное. Люди выходят под вечер прогуляться по прямой, но
детская площадка затягивает их, как бермудский треугольник, и бредут они
в итоге по кругу, вдоль бортика песочницы, вечер за вечером, год за
годом.Здесь мечтают о том, чтобы дети выросли, и одновременно боятся этого, потому что уже не помнят жизни за пределами детской площадки. Здесь говорят о методиках раннего развития и уроках плавания, о рецептах и диетах. О сексе и Катулле говорят существенно реже. Здесь свой сленг, свой этикет, своя доска почёта, свои авторитеты, но мне авторитетом не быть: меня поучали и будут поучать.
Первый срок я отбывала ещё в Москве. На той площадке модно было обучать чтению младенцев, ещё не овладевших речью. Для этой цели закупались кубики с буквосочетаниями «ХЙ» и «ЙХ» и демонстрировались младенцам в определённой последовательности. Я кубики закупать не стала, решила, минуя промежуточные этапы, начать непосредственно с «Анны Карениной». Площадка меня осудила.
Ко второму сроку я переехала в Канаду и здесь поняла, что нужно не оправдываться, а сразу переходить в наступление. Упитанный молодой папа, взглянув на моего худенького младенца, гордо сообщил: «Ваш мальчик на два месяца старше моей девочки, а выглядит моложе». «Молодой человек, — отрезала я, — я тоже существенно вас старше. У меня сын как раз вашего возраста (мой старший сын тогда учился во втором классе), а вы позволяете себе такие непочтительные замечания!»
К третьему сроку, гуляя с дочкой, я догадалась в первой же фразе сообщать о наличии двух взрослых сыновей. Так щуплик угрожает школьному хулигану, что у него есть старшие братья, которые придут и всем покажут. Действует безотказно.
Вот подруливает ко мне наглый мужичок, не то припозднившийся папа, не то отвязный молодой дедушка, и спрашивает напористо: «А вы свою девочку высаживаете?» «Зачем её высаживать? — спрашиваю я с неподдельным удивлением. — Она же у нас не картошка!» А что он мне сделает, в самом деле? Безымянную маму с детской площадки на воле и в штатском не узнать. О, блаженное чувство безнаказанности!
И всё же покинуть это место мне будет нелегко. Здесь прошли моё позднее отрочество, молодость, зрелость и ранняя старость. Я застала, и отчасти разделила, чаяния и заблуждения разных родительских волн. Наблюдала семьи, где с детьми говорят на английском, которым сами едва владеют, и семьи, годами прячущие детей от английского. Вступала в движение «за пожизненное грудное вскармливание», как Ретт Батлер в ряды смятённых южан, не веря в победу и здравый смысл однополчан. Симулировала от недосыпа интерес к дневному сну. Живо обсуждала мелкую моторику, не вполне отличая её от крупной. Обедала чёрт знает с кем во фраке. Меня всегда интересовало, кто из них при этом был во фраке, но спросить у сведущих людей стеснялась. А теперь мне нечего стыдиться: я — ветеран в кубе!
Диалоги
на детской площадке наполнены тайным смыслом. По степени искренности
они напоминают фиктивные интервью при приёме на работу, когда позицию
всё равно отдадут своему, но для порядка надо встретиться с сотней
кандидатов. Если вас не нанимала шпионская организация с целью вычислить
средний показатель по зубам на детской площадке за последние десять
лет, популярность имени Джессика у младенцев в возрасте от года до трёх и
соотношение мальчиков и девочек среди пользователей качалки вида
«слоник», задавать все эти вопросы не имеет никакого смысла. Тем не
менее, они будут бесконтрольно срываться с ваших губ каждые несколько
минут. Всякий, кто хоть раз бывал на детской площадке, меня поймёт:
здесь просто невозможно говорить ни о чём другом.
Мария Блинкина-Мельник