Наша жизнь

От любви бывают дети. Для взрослых людей это, ни новость. Но я какое-то  время, живя по правилам взрослой жизни, не думала, что у меня может быть  ребенок.

Жизнь после некоторых потрясений стабилизировалась. Жили мы у родителей мужа. Муж работал, я сдавала вступительные экзамены в строительный техникум – нужна была профессия.   От городка до областного центра, где был техникум километров пятнадцать. Добираться надо было рейсовым автобусом или при наличии свободных денег можно было шикануть на такси. Но свободные деньги водились редко, и рейсовый автобус был основным моим транспортом.

Август. Жара. Первый звоночек, что у меня будет дитё, прозвучал именно тогда, когда пополудни возвращалась домой в битком заполненном стареньком автобусе. Но по своей неопытности, да мысли были далеки о такой реальности как ребенок. Я этого не поняла. Только спустя какое-то время и припоминая,  что со мной происходило, вспомнила, что как в обмороке чуть не упала на стоящих рядом в автобусе, как кто сказал, что мне плохо и попросил сидящих уступить мне место около открытого окна, как на ватных ногах еле добрела до дома. И только под душем пришла в себя. Потом полное безразличие ко всему  и желание спать, спать. И дальше никаких признаков беременности – всё вернулось на круги своя.

Вступительные экзамены в техникум сданы, зачисление прошло. С первого сентября занятия. Процесс обучения всегда доставлял мне удовольствие, и здесь я с радостью окуналась в учебу. Но в нашем регионе для всех студентов, а раньше и для учащихся старших классов школ существует трудовая повинность – участие в сборе урожая хлопка. Сбор хлопка растягивается на 2-3 месяца, иногда даже под снегом продолжается сбор хлопка. А для первокурсников участие в уборочной компании обязательно, это равносильно посвящению в студенты. Вот и наш техникум с 12 сентября был отправлен на  сбор хлопка. Размещали нас на полевом стане колхоза, постель везли с собой. Спали на полу. Подъем в 7 утра, выход на поле 8 часов, в 12 часов обед, потом снова на поле  до 6 вечера.  Ужинали и 9 часов вечера отбой.  А то, чем кормили нас – оставляло желать лучшего. Утром чай и хлеб, остальное добавляли своё – у кого что было: сахар, масло, варенье. В обед суп с кусочком мяса, а вечером тоже суп, но на постном масле. Да,  всегда был горячий чай и на поле, и на полевом стане. Иногда кто-то из близких приезжали, навещали нас и привозили домашнюю еду – это был праздник.

Несмотря на свою молодость, очень уставали. За день собирали до 100 килограммов хлопка. Кроме этого, надо было собранный хлопок еще донести в несколько приемов на себе до хирмана – сдаточного пункта, чтобы против твоей фамилии записали, сколько килограмм ты собрал. Трудовой энтузиазм, добросовестность соизмерялся с количеством собранного хлопка. Бывало, что установленную норму сбора хлопка некоторые студенты не выполняли.  Так их вызывали в штаб, состоявший из педагогов техникума и бригадира  колхоза, и проводили с нерадивыми сборщиками разбор. Иногда из-за халатного отношения к хлопковой страде студентов отчисляли с техникума.

Вот так я и как рабыня полтора месяца  собирала и таскала хлопок. Постоянно хотелось кушать. То, чем кормили  всех, мне видно не хватало. Ходила в магазин сельпо и покупала себе пачку сахара рафинад, банку непонятного джема и буханку хлеба. Насыпала рафинад в карман хлоповского фартука, отламывала добрый кусок хлеба и на поле все это съедала. Не обращая внимание на грязные руки, пыль. Что интересно никакого токсикоза, никаких каприз и истерик. Да и вообще я не знала, что во мне происходят серьезные изменения.

Приближались ноябрьские праздники. Погода портилась – временами шли дожди, становилось холодно. Но хлопок продолжался.

У меня от всей грязи вокруг стала гноиться старая ранка на ноге, которую я получила после автомобильной аварии год тому назад. Коленка распухла, ходит было трудно, и меня отпустили домой на три дня, чтобы я сходила к врачу.

Приехав домой, увидев себя в зеркало – ужаснулась. Как после концлагеря – замученная,  грязная. В баню идти сил не было, согрела воду в ведрах, вымылась в корыте и пошла в поликлинику. Хирург вытащил из коленки приличный осколок автомобильного стекла. Удивительно как целый год спокойно ходила с ним. Наверно грязь во время житья-бытья на хлопке  заставила осколок заявить о себе.

Потом остальное время дома отсыпалась, а когда пришло время возвращаться на хлопок, в техникуме мне сказали, что всех будут вывозить с хлопка 10 ноября, так, что мне не зачем ехать на 2-3 дня. И осталась дома.

Когда собралась на занятия, то оказалось, что юбка тесновата. Всё равно было невдомёк. А то, что месячных нет  - об этом даже и забыла думать.  Токсикоза так и не было. Очевидно, мой ребёнок и я жили в полной гармонии друг другом, что даже такая вещь как токсикоз нас не затронула. Появилось желание кушать солёное. Вот это меня насторожило. Оглядев себя внимательно, я поняла - я беременна. Грудь стала больше, соски стали темно-коричневого цвета, чуть-чуть поправилась. Так с этой мыслей, что нас теперь двое стала жить дальше. Теперь вместо обедов в студенческой столовой – ходила к тетушкам, которые торговали солеными баклажанами около ворот мясокомбината. Покупала два баклажана, просила самых больших и тут же их съедала. Пропала желание съедать плитку  любимого шоколада.

Наступил декабрь. Уже четыре месяца беременности. Уже появился небольшой животик. Свекровь как-то спросила: «Ты беременна?». Ответив: «Да», я прошла в свои комнаты. Вот и весь диалог на эту тему. Муж догадался пораньше, но и с ним  о своей беременности много не разговаривала. Как-то не задумываясь, я оградила себя от всех разговоров о моем положении. Такое состояние можно было назвать инстинктом самосохранения. Это моя проблема, как считаю нужным, так и буду поступать и мнения и советы окружающих меня людей, даже близких и дорогих мне, на тот момент стали неважны и не нужны. Все-таки дети - это женский проект и ей, только решать все, что касается рождения ребенка..

Я была спокойна. Училась, выполняла домашнюю работу, в свободное время бегала в кино, ходили с мужем по всем гостям.

Очень нравилось поесть еду, приготовленную  чужими руками, в гостях. В семье мужа была кухня узбекская, а так хотелось поесть холодец, винегрет, селёдку. В гостях с удовольствием угощалась. А дома свекор приносил полное ведро солений: капуста, огурцы, помидоры. И я каждый вечер, на ужин крошила в эмалированный тазик эти соления, нарезала туда репчатый лук, заправляла растительным маслом, посыпала черным перцем, и весь этот объем ложкой уминала. Ведро съедала, приносили новое. И так до апреля месяца.

Что было ни так? Со второй половины беременности стали болеть спина, поясница. Очень трудно было встать утром с кровати. Сначала сползала на пол, а потом потихоньку поднималась. Постепенно расхаживалась и до следующего утра забывала, что у меня что-то болит. Вот, пожалуй, и всё что беспокоило меня.

Думала ли я о том, кто у меня будет - девочка или мальчик? Пожалуй нет. Но никогда не думала о женских именах, только мужские имена перебирала в уме. Зато часто посещала мысль,  и которая как молитва повторялась во мне: «Пусть мой ребёнок будет здоров». Это наверно потому, что когда мне было 6-7 лет, наша соседка, молодая женщина родила больного ребенка  и когда она выносила его на прогулку и то, что я видела, меня очень угнетало. Да еще одна девочка на нашей  улице жила – умственно отсталая. Уже тогда я подумала, что самое страшное жить, не понимая действительности, один раз прийти на эту Землю и прожить психически больным человеком. Не дай бог.

Фантазировали ли я, какими внешними данными должен обладать мой ребенок? Да, было такое. У ребенка по моему желанию должны быть темные волосы и синие глаза.

Пришла весна. До родов оставалось чуть больше месяца. Полноты особенно не было, но если внимательно посмотреть, то живот был приметен. Немного неудобно было спать.

На улице, на которой мы жили, было принято решение  провести во все дома газ. А так из всех  благ цивилизации у нас было только электричество. Отопление печное углем, кушать готовили на керогазе (старшее поколение должно помнить о такой прелести), за водой на перекресток улицы к колонке, канализация – помойное ведро.  Даже вспоминать не хочется, как я, прожив в центре большого города со всеми благами цивилизации, попала в эту «экзотику». И вот жителей нашей улицы обрадовали – у вас будет газ. Это значит ломать старые печи, прокладывать трубы. Одним словом – большой ремонт.

Поэтому было принято решение, что я до конца лета уеду к маме, в Ташкент, где квартира со всеми удобствами и легче будет ухаживать за новорожденным ребенком. Надо учитывать, что всё происходило в те далекие времена, когда о существовании  памперсов на постсоветском пространстве никто слыхом не слыхивали. В то время были подгузники, которые стирали, кипятили, гладили. Тому поколению мам не позавидуешь.

Первым делом мой муж договорился в техникуме, что те экзамены, которые надо будет сдавать в весеннюю сессию, я сдам после родов, а так как я была добросовестной учащейся, руководство техникума не возражало.

Вторым делом купила комплект для новорожденных за 18 рублей и, собрав свои вещи, я с радостью уехала к маме в Ташкент.

 Я испытывала ностальгию по большому городу. Скучала по ритму жизни большего города. У мамы квартира находилась на первом этаже. Под окном спальни, где я спала, когда приезжала к ней, была троллейбусная остановка, в торце дома проходила трамвайная линия. После деревенской провинциальной тишины, в которой теперь вынуждена жить после своего замужества,  здесь в Ташкенте я получала удовольствие от этой какофонии звуков большого города.

В то время  мама после развода с моим отцом жила во втором замужестве. Теперешний её  муж был вдовцом (жена умерла от рака) с двумя дочерьми.  Одна дочь Римма  ровесница мне, другой Раечке было девять лет.  Еще с ними жила старенькая мама мужа. Семейство было большое.

На момент моего приезда мамин муж уехал работать в геологическую партию в горы Таджикистана, а мой брат служил в армии.

Таким образом, дома был женский монастырь. Меня в моем положении это очень устраивало. Я со всеми была в хороших отношениях, мне было очень комфортно, уютно.

 И потом я очень скучала по еде моей семьи, моего детства, которою готовила моя мама. Как только переступила порог маминой квартиры, мама задала вопрос - что тебе приготовить поесть? «Домашнюю лапшу на курином бульоне, блинчики с мясом, клубнику со сметаной» - с радостью выдохнула я.

Апрель в Ташкенте – прекрасное время года. Тепло дня уже по-настоящему летнее, сменяется вечерней прохладой. Почти каждую ночь громыхает гроза с проливным дождем.   Город встречает утро умытым с запахом цветущей сирени, акации, роз, мяты. На ночь окна открывались  во всей квартире, и сон был таким освежающим среди  запахов весны.

Всё-таки это блаженство – быть освобожденной от всех домашних дел, спать, сколько хочу, кушать что хочу, общаться с приятными мне людьми, читать книги, валяясь на диване, бегать в кино на премьеры – я была страшная киноманка. Так пролетел этот месяц до моих родов.

О родах я не думала. В женскую консультацию так и не удосужилась ни разу сходить за весь период беременности.

Прошли первомайские праздники. В тот год страна отмечала двадцатилетие Победы  в войне 1941-45гг.  В честь этого события впервые в стране 9 мая объявили выходным днем. Во всех столицах СССР, а не только в городах-героях должен былпрозвучать праздничный салют. К этой дате на экраны страны вышел фильм «Отец солдата». В Ташкенте премьера состоялась 8 мая. Я такой момент упустить не могла, и мы с Риммой решили пойти на 5 часовой сеанс. Кинотеатр находился в центре города. Нам с микрорайновской периферии нужно было добираться на трамвае больше часа. Но охота пуще неволи. Мы поехали, выстояли очередь в билетных кассах, посмотрели фильм. Обратно тот же трамвай, час езды. Место в трамвае никто не хотел мне уступать. Сама слишком молода, да и под свободным платьем живот был не заметен, а платье было сшито по фасону национального узбекского платья. Половина женщин Узбекистана ходит в таких платьях. Всем место в общественном транспорте не на уступаешь. Так наверно думали мои спутники по трамваю.

А я устала. Сильно хотелось в туалет – думала мочевой пузырь лопнет. Еле дотерпела до дома, благо трамвайная остановка рядом. Дома приняла душ и легла. Сил не было. Мама ворчала – зачем надо было ходить в кино в таком положении? А тут еще стала болеть поясница. Боль не проходила. Я посмотрела на часы - было 8 часов вечера. Мама, глядя на моё искаженное  лицо, вызвала скорую помощь, назвав причину: боль в пояснице.

Приехала скорая, подумав, что у меня почечные колики. Разобравшись, что пациент иного плана отвезла меня в роддом. Было где-то около 10 часов ночи, когда я попала в кричалку роддома. В палате было несколько коек. Почти на всех лежали роженицы: кто стонал, кто покрикивал, кто спал, одна  женщина спокойно кушала. Одна стена палаты была выложена из стеклоблоков за которой находилась ординаторская.. Наверно для чтоб роженицы находились под неким постоянным визуальным контролем акушерок: вроде мы с вами «бедные страдалицы», готовы прийти на помощь в любую минуту и в то же время все ваши предварительные мучения – это ваши проблемы и решаете вы их сами до той поры пока не потребуется акушерская помощь. Звукопроницаемость и видимость через стеклоблоки была достаточны, чтобы наблюдать, как в  ординаторской шла обычная жизнь: пили чай, ели, рассказывали анекдоты, решались последние семейные проблемы, несмотря на то, что рядом в кричалке раздавались постоянно крики и  стоны рожениц.

За ночь в палате поменялись несколько раз роженицы. Кто с капельницами, кто  сам - женщины рожали. Одна даже родила в койке, не успели отвести её в родильный зал, у другой в туалете ребёнок выпал. Мне хотелось спать. Между схватками удавалось подремать. Крики одной женщины не давали покоя и когда ее, наконец, повели в родильный зал, и наступило какое-то затишье в палате, я подумала про себя: «Я ни за что, так орать не буду!». Да, не зря говорят: «Не зарекайся заранее!». Это про меня.

Все мои страсти начались часов 5 утра. Боль усиливалась, здесь уже ничего не видела, ничего не слышала. Во мне была одна громадная боль. Ни пить, ни есть я была в не состоянии. Абсолютно пропало чувство стыда. Начала кричать. Врачи приходили, осматривали других рожениц. Некоторым ставили капельницы и через какой-то время их забирали в родзал.  Я умоляла: «Поставьте мне капельницу! Пусть я рожу! Не могу больше терпеть!». Мне отказывали в таком удовольствии: «У тебя всё нормально, сама родишь».

Где-то к часам 12 , подошла нянечка, принесла еду, переданную мамой, и сказала, что пришел мой муж. И мне нужно выглянуть в окно. Еду я отдала нянечке, а что муж пришел – я не поверила. Подумала, что нянечка перепутала меня с кем-то. Муж в другом городе за 600 километров от меня. Дома там телефона в то время не было, поэтому сообщить мужу о том, что я рожаю, не успели бы. Нянечка возвратилась через полчаса: «Тебя просят подойди к окну».

Еле доползла до окна. На самом деле и муж, и мама под окнами. Но радости, что видишь родные лица, нет. Рукой махнула, чтоб уходили – не до  общения.

Стены палаты были облицованы белой керамической плиткой.  Моя кровать стояла вдоль стены. В момент схваток кроме, издаваемых мною воплей, я еще почему-то силой упиралась ногами в стену. И под моим напором плитки отлетали от стены и с шумом сыпались на пол. Таким образом, я выломала несколько рядов плиток. Дежурная акушерка, увидев мою разрушительную деятельность, замечания мне не сделала (может ни я первая с подобной причудой и ни таких еще видели стены кричалки), позвала нянечку, которая выметала потом осколки выломанных плиток из-под моей кровати.

Я кричала так, что приходили больные с первого этажа роддома, там находилось отделение патологии посмотреть - кто это так надрывается. А мне было всё равно, что обо мне думают – я как будто существовала в другом параллельном мире, где только я и моя боль.

Приближался вечер. Часы на стене палаты показывали 6 часов. Пришел врач посмотрел меня и сказал, что еще не скоро буду рожать. Одним словом моим мучением нет конца.

В крике прошло полтора часа. В кричалке кроме меня никого не было. Почти сутки cначала родов. Терпению моему пришел конец. Я вышла в коридор и отправилась сама в родзал. Открыла дверь. Видно было, что там наступило временное затишье. Зал был пуст. Акушерки  заметили моё исчезновение из палаты, потому что пока я взбиралась на кресло, они зашли в зал и стали меня уговаривать, что у тебя роды ещё не скоро и что зря сюда пришла. «Я рожу до 8 часов» - таков был мой категоричный ответ. Занятые позиции сдавать я не собиралась и акушерское кресло не покинула.

Акушерки не стали со мной пререкаться, просто встали около окна, напротив меня и продолжали прерванную свою беседу, которую видно вели в ординаторской. Они стали обсуждать купленную летнюю обувь, крутя друг перед другом стопами ног, разглядывая обновки. Мне было обидно за такое безразличие к мне.Хотя и понимала, что за дежурство у них минимум десять родов и я одна из многих.

Я лежала, а передо мной на стене висели часы, которые показывали семь сорок. В голове одна мысль: «Мне терпеть 20 минут, а потом кончиться это непрекращающаяся боль и всё будет хорошо». Время оставалось мало, и я стала тужиться. Крики, стоны мои кончились. У меня появилась цель – родить в 8 часов. В какой-то момент акушерки, бросив свои разговоры, стали заниматься мной. И тужусь я ни так, и  головка пошла.   Чтобы там не было, но равно в 8 часов я родила. Ребёнок сразу заплакал и мне сказали, что родился сын.

 Ребенка помыли, обработали и показали мне. Я раньше никогда не видела младенцев и поэтому мои первые слова были: «Ради этой обезьянки столько мучений». Акушерка сказала: «Дурочка, смотри какой красивый ребенок. Столько приняли родов сегодня, а это самый красивый малыш».

Ну, то, что маленький, красненький, это мелочи, а вот то, что малыш весь был в шерсти. На плечах, предплечьях, спине курчавились волосы.  Потом разглядела: брови вразлёт, ресницы такие большие, волосы кудрявые до плеч.