Наша жизнь

Злодей Сидорчук уже минут пять грыз фисташку и причитал:

- Лариска достала. На каждом шагу козыряет своим мнением, спорит со мной. Теща вообще не научила ее, как вести себя с мужем!.. Нет чтобы быть нежнее, покладистее — это не женщина, а не пойми что. Твердый орешек! – взвыл он, наконец-то одолев коварную скорлупу. А я не понял, к чему относить последнюю реплику: Ларискиному нраву или фисташке…

- Вообще-то Светик у меня тоже не из кисейных, - я робко вклинился, зная страсть Сидорчука считать, что только на его долю выпадают самые изощренные испытания.

- Это да, - неожиданно согласился тот, - мы - несчастные мужики. Повезло же кому-то иметь покорных жен! Чтоб стукнул кулаком по столу, а она мышью заметалась!

- Не-е-е, не хочу, - возразил я этому тайному, как выясняется, тирану. – Скучно, когда с тобой во всем соглашаются, когда на блюдечке с голубой каемочкой. Женщина - она ведь личность, а не вымуштрованный солдат. Подумай, разве была бы Лариска тебе интересна, если бы умела только кивать и поддакивать?

- Была бы, - безапелляционно отрезал новоявленный диктатор. – Нечего с мужиком спорить.

- У тебя комплексы, - я холодно посмотрел на Сидорчука. А он ухмыльнулся:

- Пусть. Зато нервы были бы целее. И не пришлось бы тратить кучу времени и сил на убеждения.

Мы разошлись, недовольные друг другом. Надеюсь, Лариска за меня отомстит.

Посади на шею, на голову сам залезет

Домой идти опасался: вдруг посеянные Сидорчуком сомнения спровоцируют конфликт с ненаглядной. Отправился к сестре Наташке.

- Макс, хорошо, что пришел! Наш папа где-то задерживается, поэтому сгоняй за хлебом, и мусор захвати, по пути выбросишь. И к чаю чего-нибудь купи! – определенно, если Наташку поставить верховным главнокомандующим, армия была бы непобедимой…

…Я допивал чай, Наташка мыла посуду – самое время для разговора.

- Наташ, а твой кормилец не заводил речь, чтобы ты сбавила обороты, стала помягче?

- Максик, я тебя чем-то обидела? – испугалась главнокомандующая. – Я не со зла, если что. А мягче я уже не стану, был учитель хороший, на всю жизнь урок усвоила…

…Надо же, я не знал, из-за чего у них тогда размолвка вышла. Виталик мне нравился, правда, шутил казарменно. А может, я тогда совсем еще зеленый был. Вроде бы он все делал, как полагается: дарил нашей Таське букеты, приносил сладости и помогал мне клеить авиамодельки. Они даже о свадьбе говорили. И вдруг Таська пришла домой белее снега, два часа прорыдала в ванной и объявила: «О Виталике больше ни слова. И не спрашивайте, почему».

- Он все время проедал мне плешь насчет покорности и преданности, - сестра опять рисовала пальцем узоры на столовой клеенке. – Требовал, чтобы не спорила с ним при друзьях, чтобы вечерами ждала его. Чтобы даже не спрашивала, во сколько придет. Просто сидела и ждала. Вязала, шила, пекла куличи и тосковала. Мужчина придет, когда сможет. Если не пришел, значит, дела не позволили. И нужно не роптать, а снова вязать и печь. Когда мужчина все-таки заявится, он и приласкает, и червячка в клювике принесет…

- И что? – да уж, Виталий тот еще гусь, подумал я.

- А ничего. Я любила, поэтому согласилась. Пару раз «прокатил» со свиданием – смолчала. Думала, дрессирует, перебесится и перестанет самодурствовать. А он в раж вошел. Стал у меня на глазах с девчонками заигрывать, этакий «король вечеринок»… Неизвестно, чем бы это закончилось, но Виталик допустил роковую ошибку. Он не поздравил меня с 8 марта. Просто не пришел в этот день, потерялся… А 9-го числа я встретила его на улице с букетом и тортом, - усмехнулась Наташка и, кажется, написала пальцем на клеенке неприличное слово. – Тут-то он и понял, что публичных скандалов я не боюсь. И что уроки послушания остались неусвоенными.

- Так прямо букетом и заехала? – восхитился я сестрой.

- Ага. По наглым мордасам. А торт вслед швырнула и подфутболила. Клянусь, это был единственный раз, когда я не промазала по движущейся мишени.

…Может, я бы по-другому отреагировал, если бы Виталик был моим лучшим другом или когда-нибудь спас мне жизнь. Но Наташка была моей сестрой, и я горжусь, что покорность она отправила вслед за тортом. Пониже Виталиковой спины.

Только то, что трудно дается

Светик уже спала, а я щелкал пультом. На одном канале откровенничал медиа-персон, известный своей эрудицией и скоропостижными браками с ростовскими нимфетками.

- Ну, не задавайте мне нескромные вопросы про количество женщин, - кокетничал он, - уверяю, каждая из пассий стоила мне мильон терзаний…

…Наверное, я бы давно уже забыл ее. Но мне эта история тоже обошлась ровно в «мильон терзаний»… Нам было по 17, тусовались в одной компании. Если бы она приказала, я бы умер, убил, завалил экзамены, совершил государственный переворот. Но она даже смотреть в мою сторону не хотела. Не потому, что презирала. Просто я для нее не существовал. Вообще. Ноль. Пустое место… Сколько бессонных ночей я провел, сколько раз плакал от злобы, когда она стала встречаться с другим. Как радовался, когда они расстались! Мне, конечно, тяжело было смотреть на нее, грустную и притихшую, но ее горе могло стать началом моей радости… Я стал ее другом, как в песне «Ляписа Трубецкого», выгуливал ее собачку, ходил по магазинам с ее мамашей и таскал неподъемные сумки с провизией. А она все «спала», моя Снежная Королева… Зато была рядом – этого уже достаточно. А то, что полгода убиты впустую – ерунда.

В тот вечер я помогал ее бате собирать шкаф. Тяжеленная мебель обрывала руки, потому что «Кулибин»-батя собирал на весу. Я держал, а он неспешно выискивал подходящие шурупы. Я взмок седьмой раз и с тоской думал, что теперь уж точно завалю экзамен по физике. Так как шкаф попался удивительно несобираемый, а мне еще нужно было выучить пять билетов к завтрашнему утру…

Потом сидел в ее комнате, держал трясущимися руками чашку с чаем и удивлялся, что не родил детей от шкафа. А она села рядышком, забрала чашку, обняла и впервые поцеловала. По-настоящему… Думаю, только благодаря этому я сдал физику на пятерку. Да что там, с такой эйфории не слабо было и китайский хоть на десять оттарабанить…

Не сомневаюсь, что любила, но легко с ней не было. Полгода я прожил в таком тонусе, что мама не горюй. Старался во всем соответствовать, на каждый чих здравствовал - и все равно оступился. Повел себя, как последний… Я умолял, угрожал, упрашивал, но прощения не получил… С моих фотографий периода «до нее» смотрит оболтус Макс с наивными, еще детскими глазами. Снимки времен после расставания обжигают колючим и уже совсем взрослым взглядом…

А что было бы, если бы она простила тогда? Осталась святыней или превратилась в обычное, слегка залоснившееся воспоминание, одно среди многих?..

Потом я нашел объяснение, почему так дороги женщины, стоившие душевных усилий. Простите за его убогость, но другого не нашлось. Это как редкая книга, интересная и желанная, ради которой ты облазил десятки библиотек, искал в магазинах, других городах и, наконец, заполучил. Ты будешь сдувать с нее пылинки, ни за какие коврижки не дашь почитать даже самому близкому другу – слишком больную цену заплатил, потратил до черта сил… Но если в соседнем магазине можно купить такую же и в любой момент – ценность находки стремительно падает… Бережешь только то, что дорого далось. Почти ценой жизни. А то и не почти.

Игра в одни ворота

Потом была совсем другая. Удивительно, я так и не узнал ничего об этой женщине. Она всегда отвечала универсальной фразой: «Как скажешь». Все зависело от меня: что она будет есть, какой сок или вино пить, на какой половине кровати спать, как проводить досуг. Она старалась предугадать мои желания, была угодлива и приветлива. Я осознавал ее достоинства, честно старался полюбить. Но чем милее и предупредительнее она была, тем яростнее мне хотелось заорать: «Да будь ты собой! Живи своей жизнью! Пей томатный сок вместо яблочного, слушай попсу, ты же раньше ее любила, прекрати заискивать перед моими друзьями!»

…Не хочу дублировать банальности про мужской инстинкт охотника, про заманчивость ускользающей цели. Просто мне кажется, это скучно: жить с человеком, который во всем с тобой соглашается, преданно заглядывает в глаза и ублажает. И, главное, оправдывает отсутствие гордости великой любовью… И ты постоянно испытываешь гаденькое чувство, что не оценил широты души, что оказался мельче.

Я испытал нечто сродни шоку, увидев похожую ситуацию в «Стране глухих». Когда пришибленная героиня Хаматовой была готова на все ради своего мужчины-игрока. И все взаправду, все всерьез, не рассуждая и не осуждая!.. Резануло по-живому финальное откровение ее любовника: «Да ты же святая!.. И от этого постоянно чувствуешь себя ничтожеством»… Конечно, моей избраннице было далеко до святости. А вот мне до ничтожества – всего ничего. Я расставался менее драматично. Сказал, что мы разные, желаю ей только счастья и при необходимости приду на помощь днем и ночью. А она наводнила глаза влагой и спросила ломким от слез голосом: «Это из-за меня, да? Что-то не так? Я изменюсь!» Долго еще ее подруги злобно цыкали мне вслед: «И чего тебе, козлу, не хватало?» Да если бы козел знал…

…Светик шумно вздыхает во сне, поворачивается спиной, сгибается эмбриончиком. Следует внушительный толчок ее пятой точки мне в бок, даже во сне моя бунтарка отвоевывает новые пространства. Я улыбаюсь, уступаю территорию и смотрю на нее. Мы еще сто тысяч раз поссоримся, столько же плюс один – помиримся, я обижусь на нее, она вспылит в мой адрес. Мы непрерывно будем узнавать друг друга, потому что ежесекундно меняемся, в первую очередь под взаимным влиянием… И только тогда я буду чувствовать себя настоящим мужиком, кормильцем, защитником, мудрецом, когда смогу убедить свою женщину не криком, не ультиматумом «молчи, а не то в глаз», но доводами разума…

…В полночь от Сидорчука приходит покаянное сообщение. Лариска отвезла его в круглосуточную стоматологию – чинить зуб, сломанный-таки непокорной фисташкой.