Наша жизнь

Мой пер

Честно говоря, мне всегда завидовали подруги — мой супруг потакал всем моим капризам и обожал нашу маленькую дочь. Любимым его занятием было чистить обувь. Он занимался этим по воскресеньям. Выставлял во двор весь ассортимент нашей обуви всех сезонов и начищал каждую пару до блеска. Причем для этой цели у него были припасены разные щеточки и разноцветные пасты и кремы.

По воскресеньям он не только чистил обувь. Мы частень¬ко ходили в гости, гости приходили к нам. Мы жили хорошо. Словом, за все десять лет нашего брака у меня не было серьезного повода для недовольства. Я даже чувствовала себя счастливой. И уж точно: с тех пор у меня никогда не было такой безукоризненно начищенной обуви!

Но я, совершенно роковым образом, влюбилась в канун своего тридцатилетия. И в кого! В двадцатилетнего студента... Это было ужасно. И восхитительно! Я страдала и упивалась своей любовью одновременно. Судите сами: по профессии я — преподаватель, предмет моей страсти сидел у меня каждый день на лекциях с самым безмятежным видом, дома меня ждали любящий муж и маленькая дочь, а я сгорала от страсти к двадцатилетнему мальчику. К ребенку, как называли его мои подруги. Эти же подруги советовали мне делать что угодно, но семью сохранить. Я не виню их в недальновидности. Эти же подруги помогали мне позже в периоды безденежья и болезней. Помогали тогда, помогают и теперь.

Но в то жутковатое время выбора они осуждали меня. А у меня и не было выбора! Ведь, отказываясь от любви, человек умерщвляет частичку своей души. Я не представляла себе жизнь без любимого. Сказать, что у нас случился роман, — значит, ничего не сказать...   

После одной студенческой вечеринки, где я, как строгий преподаватель, курировала бурное веселье студентов; мы оба, не вернулись домой. И мы больше не вернулись в нашу прежнюю жизнь.

Поскольку мы были очень влюблены и безрассудны, наша  связь скоро стала достоянием широкой публики. Все, кто меня знал, были в шоке.

Позже оказалось, что я жду ребенка. Мой первый муж занял выжидательную позицию, он никак не проявлял своих чувств. Хотя, конечно, невооруженным глазом было видно:

он очень страдал.

Вскоре и собрала вещи и месте с дочерью переехала в студенческое общежитие. Нельзя сказать, что это решение далось мне легко. Я по-своему любила своего бывшего мужа и не сомневалась, что он любит меня, мне было жаль мою маленькую дочку.

Когда я собирала вещи, я плакала. У нас был очень уютный дом, я украшала и каждый его уголок. Я собирала свои платья и книжки и рыдала. Помню, как сидела в своем любимом кресле у окна и сквозь слезы смотрела в сад. Была весна. Я очень любила, когда в нашем саду цветы распускались раньше, чем у соседей. И в этот год они распустились раньше, чем у всех: тюльпаны – черные,  желтые, красные; гиацинты, нарциссы… Я смотрела на свои цветы и заливалась слезами.

Так я со своими платьями, книжками и маленькой дочерью оказалась в студенческом общежитии. Из хозяйства у нас был торшер и пара кастрюль. Первые месяцы моей беременности и совместной жизни, ужасы студенческого быта – все слилось в памяти как самое счастливое и безмятежное время моей жизни.

Мы были очень счастливы. Мой любимый и сейчас кажется мне красивее и лучше всех, но тогда он был просто великолепен! Разница в возрасте была незаметна. Я, несмотря на свои тридцать лет, была изящной, а он всегда отличался мощ¬ным атлетическим сложением. Поэтому в нашей паре скорее я напоминала хрупкую студентку, а он — полного достоинства преподавателя.

Мы вместе готовили. Точнее, я нарезала овощи, а он был шеф-поваром. Он играл с моей дочерью и читал ей книжки. Мы втроем гуляли по вечерам, потому что мне нужно было дышать свежим воздухом.

Бывший муж несколько раз приходил "посмотреть на этого молокососа". Они молча сидели друг против друга. Потом мой бывший муж мрачно разворачивался и уходил. Вскоре нас официально развели.

Через несколько месяцев мой живот стал выделяться вполне отчетливо. Я была преподавателем, не замужем. На лекциях студенты поглядывали на меня с интересом. В комнате преподавателей велись обсуждения моей "развратной жизни со студентом в общаге".

Родные моего любимого, прослышав о "скандале", пере¬стали общаться с ним. В их глазах я была чудовищным персонажем — "старуха" с ребенком, окрутившая их бедного мальчика.

Осенью у меня родилась вторая дочь — красавица, точная копия своего папы. Мой любимый был в восторге. С ней нянчился преимущественно он. Я работала днем и ночью. Муж взял "академку".

Моя третья дочь родилась ровно через девять месяцев. Выскажете, что это уже слишком. Я была того же мнения. Но мой молодой муж хотел мальчика. С трудом мне удалось уговорить его остановиться на достигнутом. После появления третьего ребенка мы поженились.

Да, я была счастлива, но моя жизнь не была безоблачной. Мой молодой муж мечтал построить дельтаплан и подняться высоко-высоко, я же мечтала купить детям зимние пальто. Кроме того, я беспокоилась о том, как прокормить троих детей и самого студента. Помню, как стирала хозяйственным мылом и красила ресницы ленинградской "бархатной" тушью. Тушь затекала в глаза, и я плакала. От счастья, наверное.

Так мы и жили. Я следила, чтобы дети не шалили, а муж хорошо учился. Когда моя старшая дочь пошла в первый класс, а муж окончил институт, мы получили квартиру.

Лучшие наши годы прошли в нищенском студенческом общежитии, а в новой квартире, как это ни странно, начались, проблемы.

Первая проблема заключалась в моей внешности. Как ни уверяли меня подруги, что я превосходно выгляжу; я не нравилась себе. Во-первых, я поправилась после родов и так и несмогла сбросить лишний вес. А во-вторых, мне уже исполни¬лось сорок лет. И это было заметно. Третья проблема совершенно неожиданной: молодой муж стал безумно ревновать меня.  Я, его обожала, но как оказалось, для. Ревности не нужны причины и поводы.

Доходило до смешного. Однажды, сбежав с ночной смены, он по винограду забрался в нашу квартиру (на втором этаже), вошел через балконную дверь и все тщательно обследовал в поисках соперника.   

Во второй раз, после того как я полчаса задержалась на дне рождения подруги, он принес из ванной раковину и демонстративно расколол её о колено, как скорлупку. С тех пор он часто демонстрировал свою ярость, а у  нас в ванной не было раковины.

Кроме того, мой муж, будучи уроженцем Западной Украины, очень тосковал по своим родным.

(Словом, он уехал в гости домой и,  не вернулся.

Я спала в его рубашке, рыдала над его зубной щеткой, не покупала новую раковину в ванную...

Полгода он даже не писал мне. Потом пришло письмо, в котором он просил развода, сообщал, что нашел работу и собирается жениться. Нас развели.

Я осталась с тремя детьми в сорок лет и в полном одиночестве. Как это ни странно, я продолжала любить его. До меня, доходили слухи, что он женился, у него родилась еще одна дочь. Я не подавала на алименты, ведь ему и так было тяжело. Я берегла его. И всегда верила, что мы все-таки будем вместе. Спасли меня работа и дети. Старшей было уже пятнадцать. Она училась в вечерней школе и работала художником оформителем, чтобы помочь мне растить сестричек. Но как бы ни было тяжело, все мои девочки всегда выглядели не хуже других и росли настоящими красавицами.

Шли годы. Мне исполнилось пятьдесят, ему — сорок. Я праздновала в одиночестве каждый его день рождения.

Мне рассказывали о нем наши старые общие друзья. Я знала, что его родители умерли, так и не увидев своих внучек и не простив меня. Потом мне рассказали о его разводе с женой. Через шесть месяцев и четыре дня после развода он... позвонил в мою дверь, Я ждала этого звонка десять лет, шесть месяцев и четыре дня... Все это время я жила только им и нашими детьми.

Мы проговорили всю ночь. Точнее, говорил он. Что я могла сказать? Что обожаю, боготворю его, как и двадцать лет назад? Он прекрасно знал это. А он говорил долго и обстоятельно, рассказывал мне о своей жизни на протяжении этих десять лет, как будто он опять студент; а я — его учительница. Мы сидели на полу целовались, смеялись и плакали. Под утро он сбегал в ларек за шампанским, не нашел, его... В результате мы пили что-то ужасное, чокались, целовались... Уснули, обнявшись, прямо на ковре, а утром обнаружили, что дети укрыли нас пледами,

О чем он рассказал мне? О том, что я и так знала. Он хотел жить "как люди", и не смог "Как у людей", у него было все, что полагается: "как полагается" — молодая жена, "как полагается" — дом,полная чаша, "как полагается" — работа и карьера.

Все это у него было. Но все десять лет этой счастливой жизни его сердце было со мной. "Не было такой минуты, чтобы я не думал о тебе и о детях".

Теперь наша жизнь круто изменилась. Любимый увез меня на свою - родину в Западную Украину в высокогорное селеньице. Я живу в той среде, которая столько лет, как нам казалось, отвергала меня и детей. А сейчас я  считаю это недоразумением, потому, что не встречала людей лучше. В горах у людей сохранилась детская вера в добро чистые отношения.

Я освоила местное традиционное приветствие. «Як сэ маетэ?» - «Не дам ся изнати» (укр.), что приблизительно означает «Как поживаете?» - «А не ваше дело!».

Освоила и местные кулинарные традиции, что было не просто. Вы что-нибудь слышали о пончиках, пирогах и струделях, которые остаются свежими целый месяц? А я как молодая хозяйка",- под руководством опытных, зачастую, двадцатилетних "господынь", научилась их готовить.

Так же быстро и легко я могу отличить "фанки" и "фиранки", поскольку первое — это пончики, а второе — занавески. В нашем доме из каждого окна видны горы. Солнце встает в окне у меня на кухне и, обойдя весь дом, вечером садится за окном спальни. Наше селеньице живет по Европейскому времени. Это значит, что наше время "отстает" от общеукраинского на два часа. А чтобы убедиться в этом, достаточно посмотреть на главные часы, на церкви. Вообще, сельские церковь и праздники — Рождество и Пасха — это что-то очень  замечательное: напоминает Украину из фильмов Параджанова. Но вполне реальную, живую и здравствующую.

Первое время мне казалось, что я живу в музее этнографии. Еще бы — вокруг мебель, посуда, вышивки, покрывала, изразцы, наличники прошлого века, а может, кое-что и старше. И все эти сокровища не лежат в сундуках и не пылятся в сервантах. Вещи, которые украсили бы музеи и художественные выставки, здесь носят (правда, по праздникам), из них едят и пьют. Вышитые ковры висят на стенах, старинные изразцы поблескивают на каминах, в которых трещит огонь.

Я дружу со своими молодыми соседками. Они даже делятся со мной своими сердечными секретами, главный из которых состоит в том, что все они поголовно влюблены в местного батюшку тоже молодого, красивого и застенчивого. Поэтому они часто бегают к нему на исповедь. Батюшка исповедует, причащает красоток и при этом чудно краснеет и стесняется.

Я тоже делюсь с ними своими секретами. Больше всего соседки интересуются моими нарядами и косметикой.

Вообще, они потрясены еще и моей чудесной способностью делать "черную" работу. В их понимании "черная" работа — это мытье полов,  окон и стирка. Такая наряженная" пани, как я, по их мнению, не должна заниматься этими ужасными делами. Когда я мою пол, мои подруги тихо вздыхают.

Для "черной" работы существуют батраки. С одним из них я знакома. Батрак Миша — одноклассник и друг моего мужа. Часто у хозяина не больше денег; чем у батрака, Миша — батрак по призванию. Он частенько заходит к нам в гости с вопросом: "Что бы поделать?" Но делает одно и то же: обедает, выпивает рюмочку-другую и ведет с моим мужем задушевные беседы. Поэтому полы, как правило, мою я.

Прошлой весной мы обвенчались, в церкви пел детский хор. Мой букет невесты состоял из разноцветных тюльпанов. Накануне соседки помогали мне красить волосы. Но я не замечала своей седины и морщинок. В тот день я чувствовала себя такой юной! На свадьбу я надела свой самый скромный сарафан с белой прошвой. Он открывал только руки! У меня еще красивые руки! А мой муж косил на меня глазами, а потом…  Потом признался, что любовался мною. А любовалась нашими взрослыми детьми. И плакала. Но, как, мне сказали, невестам полагается на свадьбе плакать. Чуть-чуть.