- Да не вертись ты, негодяй мохнатый! –
грожу я рукаву своего пуховика. Оттуда раздается удивленно-возмущенное
мяуканье. – Не то Куклачеву в кошачью труппу отдам! – возня затихает,
хотя кот Тимка лично не знаком с дрессировщиком усатых-полосатых… Эх,
нам бы протянуть еще минут 15 на пятиградусном морозце, пока квартирная
хозяйка дополирует комод и отбудет в свои пенаты. Странно, почему эта
женщина так ненавидит кошек? Наверное, в прошлой жизни она была
Шариковым…
На улицах и в магазинах предновогодняя суета, аляповатые елки в
гирляндах повсюду и на удивление зимняя погода без обычной слякоти. А
вот в личной жизни не все складывается безмятежно и предпразднично: жена
в объятьях другого, а я только что расплатился с грузчиками и
остервенело топчу снег при мысли, что с разбором вещей в новой «обители»
придется провозиться до полуночи. И согревает мне душу, а также правую
руку, лишь наглый кот Тимофей, которого я задумал нелегально пронести в
съемную квартиру.
Хозяйка, дородная дама, увешанная массивным серебром, накануне строго
предупредила: «Никаких животных и детей! Девок не водить, кутежи не
устраивать, музыку и телевизор громко не включать!» Получалось, что за
немалую сумму в месяц я снял келью в мужском монастыре. Но удручали не
ограничения на барышень и застолья, а именно «никаких животных». А куда
мне девать Тимофея, который в данный момент пригрелся и поет песни в
рукаве пуховика, урча на все лады и тональности?..
Вдвоем, но не вместе
Мы поженились
сразу по окончании института. Алла, точнее Лала, как я окрестил ее еще
на первом свидании, отказалась жить у моих родителей и решила
«уплотнить» свою бабушку. «Ну что делать одинокой старушке в двух
просторных комнатах?» - риторически спросила Лалка, и Зинаиде Егоровне
«привалило счастье» в виде нас. Хотя правильнее сказать – в виде меня,
потому что юная супруга дома появлялась ближе к ночи, а утром упархивала
ни свет ни заря. Помимо работы в школе, она взяла кучу халтур в виде
кружков и факультативов, а вдоволь потерзав детские умы и души,
сбрасывала стресс на занятиях по йоге и пилатесу. Я же не хотел
размениваться по мелочам; на полставки, к слову, весьма солидной в
денежном эквиваленте, подрабатывал системным администратором в торговой
компании и писал кандидатскую. Так что у нас с Зинаидой Егоровной была
масса времени для чаепитий и бесед.
- Знаете, Сережа, - шелестела она, деликатно отпивая из любимой
фарфоровой чашки с розочкой, - Аллочка удивительно похожа на своего
дедушку…
Я изумленно переводил взгляд на старую фотографию, которую сначала
принял за портрет Семена Михайловича Буденного, и не находил ни
малейшего сходства между усатым гражданином в фуражке и очаровательной
Лалкой.
- Я не о внешнем сходстве. Я имею в виду порывистость, неуемность натуры.
Тут я вспомнил, что дедушка отправился к праотцам при
комично-драматических обстоятельствах. На 76-м году жизни он за каким-то
лешим полез поправить шифер на крыше дачного домика, стукнул молотком
по шиферине, расколов ее на части. Один из «фрагментов», на котором,
собственно, сидел горе-строитель, устремился вниз, и дедушка, словно на
санках, съехал на землю обетованную. Приняв затем на голову несколько
увесистых кусков шифера… Да уж, произошедшее и впрямь говорит о
неуемности и порывистости натуры Лалкиного предка.
Но Зинаида Егоровна действительно, что называется, зрела в корень. Если я
был чистой воды меланхоликом, то Лалка достойно представляла армию
холериков. Так что никто не удивился, когда спустя год она заявила:
- Еду в Москву, подыскала работу. Как устроюсь, вытащу тебя из этого провинциального болота.
Я противился, не отпускал, кричал: «Только через мой труп!» - но
оказался бессилен. Не помогли и душеспасительные монологи бабушки,
утверждавшей, что муж и жена не должны разлучаться: или вместе ехать,
или вместе сидеть на месте ровно.
Лалка стремительно (вся в дедушку, ей-богу!) собрала вещи, всплакнула на
вокзале и пообещала каждый день звонить и приезжать минимум дважды в
месяц. Также наказала присматривать за бабушкой, а той в свою очередь
велела бдить за моим «облико морале», чтобы я не пошел по скользкой
дорожке от приключившейся свободы…
Он, она и я
- Сережа, вы дома? А я не одна, у нас гость! – возвестила Зинаида Егоровна из прихожей. Я оторвался от компьютера
и вышел поприветствовать визитера. Он сидел на коврике в коридоре –
тощий, рыжий, голубоглазый. Увидев меня, задрал хвост-антенну, выгнул
спину коромыслом и угрожающе зашипел. Ого, парень, лихо начинаешь!
- Ну и откуда к нам прибыл рыжий-рыжий-конопатый? – поинтересовался я.
- Знаете, Сережа, я возвращалась из поликлиники, а он сидел на бордюре и громко плакал.
Ясно. Значит, дерзко орал во всю глотку.
- Я угостила его кусочком сосиски, которые купила к обеду, а он, бедненький, тут же ее скушал и попросил еще…
Понятно. Жрет, как прорва.
- Я скормила ему пару сосисок, а он заулыбался, начал тереться мне о
ноги и мурлыкать. Видимо, «дворянин». Я подождала, может, появится его
мама, но бесполезно. Вот и принесла к нам… Вы не против, Сережа? Живую
душу нельзя оставлять в беде, а нам все веселее будет…
- Что вы, Зинаида Егоровна! Пусть живет. Надо лишь определить жильцу
«отхожее место» и дать имя. Как насчет Чубайса? По-моему, сходство
налицо.
- Хм, Сережа, думаю, малыш не заслужил такого отношения. Пусть он будет Тимофеем, Тимкой…
Тимофей не боялся ничего, кроме моих воспитательных методов газетой по
ушам. Однако я не оставался неотмщенным. Подхалимничая и выпрашивая
куски во время ужина, ближе к ночи Тимка мнил себя Зорро. Он скрывался в
темноте прихожей и, обнаружив, что я направляюсь в санузел, выскакивал и
прыгал мне на ноги. Иногда удавалось дать ему ответный пинок, но чаще
Тимка уносился прочь, беззвучно хохоча – уверен, эта бестия умеет
ликовать и улюлюкать по-своему. Зинаиду Егоровну Тимка беззаветно любил,
не скрывал нежных чувств и к Лалке – в ее редкие приезды. Я звал его
дамским угодником, а он щурился и лыбился, мол, так и должно быть…
Лалка через три месяца московской жизни превратилась из учительницы в бизнесвумен,
рассказывала об успехах и новых друзьях и больше не заговаривала о
нашем воссоединении. Когда по ночам я пытался сторицей исполнить
супружеский долг, она отталкивала меня, ссылаясь на усталость и головную
боль. Старая, старая сказка… А на соседнем кресле мерцал глазами в
темноте рыжий насмешник…
Все точки над i
- Лалка, здравствуй, это я.
- Сережа?! Привет! Что случилось, ты соскучился?
- Нет… Хотя да, и это тоже… Черт, не умею сообщать такие вести. Алла, ты должна приехать.
- Сережа, что за блажь? Я не могу!
- Алла, ты ДОЛЖНА приехать. Умерла Зинаида Егоровна. Инфаркт. Послезавтра похороны.
Она запричитала в трубку, после чего сообщила:
- Буду послезавтра. Пока.
Без бабушки мы с Тимофеем чувствовали себя осиротевшими. Он пытливо
заглядывал мне в глаза, дескать, «признавайся, куда она ушла? Ведь так
не бывает, чтобы бабушки насовсем уходили!» А потом он плакал: лег на
постель Зинаиды Егоровны и замер на сутки. Вот ведь и правда – живая
душа… Может, не такой он и дуралей, как кажется.
…Иногда, даже часто, мы не знаем тех, с кем решили связать судьбу. Лалка
казалась мне суматошной, не в меру активной и не всегда разумной, но я
был уверен, что она преданна мне, считал ее СВОЕЙ женщиной. И вот те на…
Она начала с пафосной фразы о том, что победителей не судят, продолжила
инсинуацией о разных характерах и в завершение попросила развода.
- У тебя есть другой? – зачем-то спросил я, хотя все и так было очевидно.
- Сережа, не в этом дело. Давай не будем все усложнять. Прошу лишь в две
недели освободить квартиру, я выставляю ее на продажу. И придумай,
пожалуйста, куда пристроить кота. Думаю, ни мне, ни тебе он не нужен.
Тимофей словно понял, о чем речь, и, гордо задрав хвост, вышел из
комнаты. Вот так в одну неделю я потерял близкого человека, которого
считал другом, и женщину, которую любил и считал единственной,
дарованной на всю жизнь…
Когда Алла уехала, все силы я бросил на поиски съемной квартиры.
Возвращаться к родителям не хотелось, а затевать возню с кабалой под
названием «ипотека» не решился. Рыжий наглец очень быстро понял тот
факт, что отныне я его кормилец и покровитель, и принялся охмурять меня.
Ластился, просил погладить, забирался на колени и хитро подмигивал:
«Ничего, Серега, где наша не пропадала, прорвемся! Ты только не бросай
меня, а?» Когда я приболел, он весь день лежал со мной в кровати,
обнимал лапами за шею и даже не просил есть. Урчал, пел колыбельные – ох
и плут хвостатый!
Вскоре на улице начали хлопать петарды, сказывалось приближение
праздника. Сколько горя они доставляли коту! Едва заслышав пронзительный
свист, он кидался мне под ноги и орал кошачьим благим матом: «Умоляю,
прекрати это безобразие!» Приходилось брать трусишку на руки, он
затихал, но не переставал тревожно коситься на окно.
На новом месте
Порядком окоченев, я отправился в магазин. Господи, ну когда, наконец,
из квартиры уберется хозяйка?! Разгуливает там среди баулов и коробок,
не понимая, что уже часа полтора о тепле и покое мечтают молодой мужчина
и упитанный кот, оттягивающий рукав куртки молодого мужчины. В магазине
Тимофей вел себя пристойно, не вертелся, не мяукал и не просился
наружу. Я накупил еды на ближайшее время и, стоя на кассе, вдруг
представил, как Тимофей высунет любопытную морду из распахнутого на
груди пуховика, и охранники обомлеют. И будут наши с ним физиономии
красоваться на плакате с надписью: «Они воруют в супермаркетах»…
И все же, почему хозяйка не любит кошек? Надеюсь, мне удастся скрывать
наличие кота максимально долго. Плату за жилье буду передавать на
нейтральной территории, попрошу, чтобы предупреждала о визитах. Ничего,
брат, прорвемся! Ты у меня теперь единственная родная душа, я за тебя в
ответе. Свет в окне не горел, и я возликовал - наконец-то ушла! Пулей
взлетел на второй этаж, судорожно открыл дверь и вытащил кота. С ним,
родимым, на руках мы и вплыли в прихожую… Где на стульчике неторопливо
обувалась хозяйка. Вот конспираторша!
Она округлила глаза, начала было отчитывать: «Я же предупреждала, чтобы
никаких…» - но тут дело взял в свои лапы Тимофей. Усатый обольститель
прильнул к ногам дамы, оглушительно заурчал и стал ласково бодать
башкой ее колени. И произошло чудо, которое возможно только накануне новогоднего праздника:
- Ой, какой красавец! А звать нас как?
- Т-т-т… Простите, Тимофей. То есть я Сергей, а он Тимка…
- Ну что же вы такого милого котика на улице морозите? Молока-то купили
ему?.. Эх, ладно, не выгонять же вас, сиротинушек… Только смотрите,
чтобы в туалет ходил куда надобно и мебель не драл!..
Когда за ней захлопнулась дверь, Тимка улыбался: «Я же говорил, прорвемся!»